Фонд IN ARTIBUS представляет проект «Зимняя поездка. Winterreise».
В 1829 году швейцарский архитектор Луиджи Пелли (1771–1861) совершает путешествие из Петербурга в Лугано и описывает его в своем дневнике. Через 186 лет Юрий Пальмин, архитектурный фотограф, повторяет его путь с намерением задокументировать города и объекты, описанные Пелли в дневнике. Но уже вначале поездки замысел изменился…
Юра, расскажи, пожалуйста, как все начиналось.
Совершенно неожиданно я получил предложение от Фонда IN ARTIBUS отправиться в путешествие по пути Луиджи Пелли, проделанном им в 1829 году. Пелли – тичинский архитектор, по своему образованию и мировоззрению – родом из эпохи классицизма (он работает с Жилярди, знаком с Адамини, участвует в восстановлении Московского университета), но живет он и путешествует уже в романтическую эпоху, когда мир изменился, культура изменилась. Мое путешествие – по его пути, по мотивам его поездки, но путешествие в каком-то смысле самодостаточное.
Сколько дней длилось путешествие Пелли и сколько – твое?
Путешествие Пелли длилось 50 дней. Моя поездка длилась всего две недели. Но мы ведь знаем, что время сжалось и ускорилось.
В самом начале пути общий замысел моей поездки еще не оформился, но в дороге я понял, что есть только одна ситуация, в которой архитектор одновременно «видит» архитектуру своего времени и архитектуру более позднюю, современную нам, – когда он мертв. Так что мое путешествие превратилось в путешествие отлетевшей души Луиджи Пелли, отбывающей сорокоднев, души, размышляющей о ремесле, преемственности, ответственности, о профессиональном предназначении. И его сороковой день – это Линдау, остров, городок на Боденском озере. Там архитектура и заканчивается. Остаются только вода, птицы, знаки. И оттуда Пелли попадает в Швейцарию, домой.
А что в Швейцарии?
Швейцария – страна с архитектурой, в которой времени не существует, совсем. Типичный пример – замок Кастельгранде в Беллинцоне, работа тичинских архитекторов, земляков моего героя. Замок перестроен в 90-х годах 20 века. Швейцарцы отреставрировали и перестроили его не как обычную туристическую достопримечательность, что мы часто видим, скажем, в Италии, в Германии (со множеством указателей: «К Царь-пушке», «К Музею пыток»…), но превратили его в сложную топологическую пространственную структуру, в которой нет никаких указателей, в которой можно запросто потеряться. В замке входы на парковку, лифты, соседствуют с крепостными стенами, нет никаких фальшивых достопримечательностей, никаких пушек и колоколов. Есть одно только чистое пространство, которое посетитель познает самостоятельно. Здесь можно не знать о существовании подземного хода, потому что никаких указателей нет. Когда же вы попадаете в подземелье, вас из него ничто не выведет, кроме ваших собственных ног и интуиции, что просто здорово. Это пример работы современных архитекторов Швейцарии. Швейцария является настоящим архитектурным раем, не только раем современным. Разумеется, есть на это политические причины: швейцарская архитектура так интересна, потому что в стране не было войны и развитие архитектурной мысли не прерывалось.
Это архитектурная съемка специально сделана без очевидных знаков времени года? Способ выбора объекта?
Я называю это «Зимней поездкой», потому что она действительно зимняя, что видно на фотографиях. Например, в Петербурге снег лежит. Мы начинаем со снега. Снег превращается в воду.
Теперь о способе выбора объекта. Я начинаю свой маршрут с Петербурга и Риги. Потом переезжаю в Берлин и следую далее по маршруту Пелли. Эти места – Петербург, Рига, Берлин – мне знакомые и родные, с ними у меня связано очень много воспоминаний. В Риге я еду на братское кладбище Зейдака и Заале (и вообще, если в точке назначения есть кладбище, я еду на него обязательно, потому что одна из самых привлекательных романтических черт моего героя – его стремление везде посещать кладбища, потому что он архитектор-романтик, мой герой). Рижское братское кладбище я лично снимал ровно 25 лет назад для журнала «Родник». И я это вспоминаю, для меня такое возвращение очень важно.
Я раньше не был в Дрездене, но когда я туда попадаю, нахожу чудовищный новострой и фальшак. При этом я понимаю, что ГДРовский Дрезден был другим. Он был витриной англо-американского варварства. Сейчас немцы как бы обо всем забыли, и в 70-ю годовщину бомбардировки Дрездена в городе нет ни единого знака памяти. Есть, конечно, в городе музей Либескинда, натурального вампира по части катастроф и человеческих трагедий, который я тоже фотографирую.
В Нюрнберге я снимал Зал славы и Дворец съездов в Луитпольде. Во время правления нацистов парк был территорией партийных съездов. Здесь архитектура встречается с властью, с преступлением, с трагедией.
А в Аугсбурге я отправляюсь в первое в мире социальное жилье, построенное в 1563 году Фуггером, местным богачом и, наверняка, не очень моральным типом. Здесь до сих пор сохранилась первоначальная арендная плата, составляющая в пересчете с тогдашнего талера 90 центов в год. К плате обязательно добавляются три ежедневные молитвы каждого жильца за отцов-основателей. Можно себе представить, сколько отцы нагрешили, но спасение им после стольких молитв обеспечено.
То есть везде выбраны точки, объекты, связанные или с моими личными воспоминаниями, или с сильными ощущениями.
Почему ч/б?
Потому что такое изображение является легальной степенью абстракции, позволяющей выстроить из очень сложного и разнородного материала достаточно связное высказывание. Линейка фотографий состоит почти что из 70 картинок – очень долгая последовательность. И вносить туда еще цветовой разнобой я считаю неправильным.
Что можешь сказать об экспозиции?
Мы просто запутывали линейность, уходили от нее. Все было также обусловлено структурой пространства. Оно очень сложное, очень интересное, за что большое спасибо Евгению Викторовичу Ассу, автору галереи.
Юра, последний вопрос: твой творческий метод?
У меня, честно говоря, творческого метода как такового нет. Я – за честность в фотографии, за честность в любом виде человеческой деятельности, за искренность. А фотография для меня – это прежде всего средство документации. Фотография инструментальна. В данном случае я использую фотографию как инструмент, для того чтобы попытаться донести до зрителя идею, которую я, собственно, и фотографирую. Когда же я как архитектурный фотограф снимаю дом, то пытаюсь сделать так, чтобы он коммуницировал со зрителем, который не может оказаться рядом с этим домом в данный момент. Фотография – всегда инструмент. Это и есть мое кредо.