Айдын Зейналов.

Государственник

Айдын Зейналов, скульптор, художник, архитектор, искусствовед

 Айдын, мы познакомились в годы, которые я называю «нефтяными». Москва, страна, как изменились за это время?

 Тогда было все другое. Вот, например, появилась платная дорога по Можайскому шоссе — очень хорошо! Москва, безусловно, развивается. Москва обладает бешеным ресурсом. Если хочешь работать и зарабатывать — работай и зарабатывай. В Москве ты — король. Когда едешь по Подмосковью, видишь, сколько элитных поселков хорошего уровня построено вокруг. Каждый дом стоит 3 — 5 миллионов долларов, все заселены, не пустуют, их много. Я не имею в виду особенно дорогие, модные направления, вроде Новорижского шоссе, говорю в общем о Подмосковье.
Я не вникаю в политику, в эти сегодняшние истории про европейские санкции, но мне кажется, что Европа сильно преувеличивает их значение для России. Мне думается, что количество людей в Европе знакомых с историей СССР и России сократилось за последнюю четверть века. Они даже не понимают, как все изменилось, что всего лишь 25 лет назад, Россия была закрытым государством с закрытой экономикой. Весь арабский мир, Индия, Южная Америка и вся Африка, — все было просоветским, и ни одна арабская страна еще не была разгромлена, как нынче. Правда, тогда здесь не было и ни одного БМВ, ни одного Мерседеса...
Так что же вы нам теперь не дадите? Что запретите? Воду? Воздух? Нефть? Газ? Поле, для того, чтобы сажать картошку? Все эти запреты и санкции говорят об уровне европейского понимания того что есть Россия. Сегодня в Москве по улицам едут машины стоимостью в три миллиона рублей, и более, в отличие, от того же Лазурного берега, славного своей роскошью, где основная масса местных жителей ездит на машинах не дороже «Фиата» за 15 тысяч евро.

 А что происходит в Москве с современной архитектурой?

 У людей появился вкус. Они стали разбираться во многом, в том числе, и в архитектуре. Архитектура в Москве — вполне европейского уровня, хотя, в отличие от России, в Европе столетиями обустраивалась частная жизнь. Хотя там, конечно, не увидишь «Рабочего и Колхозницу» или что-то подобное. (Есть, конечно, Статуя Свободы, но в Америке). Во всем мире может быть и есть только десять скульптур, подобных мухинской. Москва меняется, и совсем не так уж плоха, как иногда про нее говорят. Без потерь не обходится, но Москву все равно не испортишь.

 А что происходит в Москве со скульптурой?

 Есть клан Руковишниковых, клан Бургановых, клан Церетели. Скульпторов немного, потому что это гигантский труд, и они делят один хлеб на одном московском поле. Из сотен ежегодных выпускников профессионалами становятся ноль целых стотысячная одного процента. Выживает сильнейший. Что есть правильно, что есть хорошо, что есть точка отсчета? Это воля судьбы, не только таланта, когда один художник становится известным, другой — нет. Многие мои сокурсники просто исчезли из поля зрения. Кое-кто иногда участвуют в бюджетных проектах памятников...

 Айдын, вот у вас такое количество дел, столько работы, заказов, почему вы стали заниматься историей искусства, защитили диссертацию?

 Закончив МАрхИ, я понял, что необходима теоретическая база, что мне нужно обязательно заняться историей, философией, эстетикой. Тогда я пришел в Академию Художеств, сказал, что я скульптор, что хочу поступить в аспирантуру, заняться теорией. Сначала не хотели даже документы брать. Я попросил разрешения хотя бы сдать экзамены. Разрешили. Сдал. Меня приняли.
Я выбрал тему диссертации — архитектура, потому что она, по большому счету, всегда вне моды. Это первое. Что же может в архитектуре быть абсолютно адекватно мне? Культовая исламская архитектура на территории России. Это второе. Поэтому темой моей диссертации стала «Исламская архитектура на территории России». Как только закончилась эпоха Советского Союза, народ снова обратился к Богу, началось строительство церквей и мечетей. Много современных мечетей в Москве построил архитектор Ильяс Тажиев. Его движет идея, что ислам пришел на территорию современной России в 7 веке и был здесь первой религией Единобожия. Это, разумеется, не означает, что ислам должен в России главенствовать — ни-ни. Теория Ильяса Тажиева опирается на то, что если существует арабская мечеть, то должна быть и мечеть русская, которая имеет полное право на существование.

Во время написания диссертации я сделал много проектов экстерьеров, и интерьеров мечети, всевозможного декора. С большим удовольствием делал. Что касается более широкой практики, то в 2005 году ко мне неожиданно обратились люди с просьбой сделать интерьер для мечети в Ингушетии, в 30 километрах от Грозного. Я полетел туда. Аэропорт — одна полоса. Кругом — люди в камуфляже, с оружием. Как только ты там сел в машину и поехал по горным дорогам — забудь обо всем. Это первое правило. Забудь, кто ты, хотя люди очень дружелюбны и с точки зрения их позиции, ситуация развивается нормально. Я сделал очень большой проект. Видел, как все начинается.

 А ведь еще есть и интеллектуальный клуб?

 Да, есть, но это не просто интеллектуальный клуб. В то время, когда я писал диссертацию, открыл для себя огромное количество людей из интеллектуальной среды. Они живут закрыто, кастово. В их круг войти практически невозможно. Если ты зарабатываешь деньги, то ты точно — не их человек. У них нет дорогих домов и дорогих машин. Зато в голове у каждого есть дорогие знания, дорогая информация. Они живут в Москве на зарплату в 25 тысяч рублей в месяц, но при этом у каждого имеется роскошная библиотека. Я преклоняюсь перед ними!
И тогда я решил делать некий интеллектуальный клуб, создавать свой журнал, тратить деньги на лекции. В результате и появилась некоммерческая организация Фонд Inter Esse. Суть вещей. (www.inter-esse.ru). Все финансировал сам. Теперь Фонд организует проведение выставок, семинаров, лекций, дает финансовую поддержку молодым представителям науки и культуры, присуждает премии, дает гранты лицам, которые занимаются образовательной деятельности. Фонд осуществляет издательскую деятельность. Фонд призван заниматься всей полнотой пространства, которое располагается между религиозным знанием-и-ритуальным-представлением о мире и человеке, и свободой философского представления об онтологии и онтике. Глубины меж-пространствия Inter Esse сугубо креативны, в них рождаются идеи, теории, образы, формы.
Фонд нацелен на познавательный, но одновременно и деятельный подход. Фонд издает журнал, в котором рассматриваются актуальные научно-философские проблемы, а также злободневные проблемы научной, философской, музейной повседневности.
Примерно в это же время меня познакомили с директором Лицея для слабослышащих детей. Я сильно подружился с детьми. Когда в первый раз они пригласили меня на елку, я смотрел, словно завороженный, как они танцуют под музыку, не слыша ни музыки, ни аплодисментов... Глухонемые дети отлично рисуют, вышивают, лепят. Как они видят цвет, как компануют! Я сделал им целую серию мастер-классов, провел по московским музеям, пригласил к ним фотографа, который учил их снимать. Потому что современное искусство — необъятное поле. Я привел глухонемых детей в Строгоновку на факультет стекла, где они резали его, укладывали, запекали в печи, получая украшения, сделанные своими руками.

Все эти программы Правительство Москвы в прошлом году решило финансировать. И то, на что я тратил последние 3-4 года неожиданно приобрело иной статус.
Мне казалось, что это невероятно круто — интеллектуальный клуб, собрание людей исключительных, которые не впускают к себе никого постороннего. Первоначальная идея не содержала в себе перспективы детских программ, особенно программ с коррекционными детьми. Концепция была совсем иная. Но теперь я понимаю, что надо участвовать в правительственных программах, в социальных программах, если ты живешь в городе, в социуме, если ты не равнодушен к людям, если ты не занимаешься просто отмывом денег, а хочешь придумать что-то нужное и действительно важное. Возможность всегда есть.